Пятница, 18 января 1964 года. На мне черное платье колоколом. Ногти на руках обкусаны. Каждую деталь сегодняшнего дня я буду помнить, наверное, так же, как некоторые люди помнят, какой сэндвич они ели или какая песня звучала по радио, когда они узнали об убийстве президента Кеннеди.
Вхожу в ставшую такой знакомой кухню, останавливаюсь на привычном месте — по центру. За окном уже темно, и желтый свет лампочки кажется особенно ярким. Смотрю на Минни, она смотрит на меня. Эйбилин замерла между нами в готовности предотвратить ссору.
— «Харпер и Роу», — объявляю я, — хотят опубликовать книгу.
Тишина. Даже муха прекращает жужжать.
— Вы шутите, — отзывается Минни.
— Я разговаривала с миссис Штайн сегодня днем.
Эйбилин издает вопль, какого я никогда прежде от нее не слышала.
— Господи, не верю! — кричит она, и мы бросаемся обниматься — Эйбилин и я, Минни и Эйбилин. В мою сторону Минни ограничивается обычным взглядом. — Ну-ка, садитесь! — радостно нервничает Эйбилин. — Расскажите, что она сказала? Что нам теперь делать? Господи, а у меня-то даже кофе не готов!
Мы усаживаемся, они жадно смотрят на меня, чуть подавшись вперед. Глаза у Эйбилин просто огромные. Я целых четыре часа провела дома с этой новостью. Миссис Штайн честно предупредила, что прибыли от этого не будет почти никакой. Между «чуть-чуть» и «ничего». Чувствую себя обязанной донести эту информацию до Эйбилин, чтобы она не испытала разочарования. Я и в себе-то не могу толком разобраться.
— Послушайте, она сказала, что не стоит слишком радоваться. Они намерены выпустить очень, очень небольшой тираж.
Жду, что Эйбилин огорчится, но она радостно смеется, прикрыв рот кулаком.
— Возможно, всего несколько тысяч экземпляров.
Эйбилин еще крепче прижимает кулак к губам.
— «Трогательно…» Так сказала миссис Штайн.
У Эйбилин даже лицо потемнело. Она все смеется. Нет, она определенно не понимает.
— И еще она сказала, что аванс будет совсем крошечным…
Пытаюсь оставаться серьезной, но это очень трудно, потому что Эйбилин вот-вот взорвется от смеха. У нее даже слезы на глазах выступили.
— Насколько… крошечным? — сдавленно спрашивает она.
— Восемьсот долларов. Разделить на тринадцать.
Эйбилин хохочет во весь голос. Не в силах удержаться, смеюсь вместе с ней. Да уж, чуть больше шестидесяти долларов на человека.
Слезы градом катятся по лицу Эйбилин, и вот она обессиленно роняет голову на стол.
— Не знаю, с чего я так смеюсь. Просто все вдруг стало так забавно.
Минни возмущенно глядит на нас:
— С самого начала было понятно, что вы чокнутые. Обе.
Рассказываю подробности. Я вообще-то не лучшим образом проявила себя в беседе с миссис Штайн. Она говорила спокойно, почти равнодушно. А я как отреагировала? Думаете, была сама деловитость, задала уместные вопросы? Поблагодарила за то, что она взялась за такую рискованную тему? Ничего подобного. Я не хохотала, конечно, нет, просто разрыдалась в трубку, точно ребенок, которому вкатили прививку.
— Успокойтесь, мисс Фелан. Едва ли книга станет бестселлером. — Но пока она излагала детали, я упоенно рыдала. — Мы платим четыреста долларов аванса, а потом еще четыреста, после окончания работы… вы… слушаете?
— Д-да, мэм.
— И безусловно, потребуется определенная доработка. Лучше всего написана глава Сары.
Я передала Эйбилин ее слова. Эйбилин шмыгает носом, вытирает глаза, улыбается. Мы все же успокаиваемся и чинно пьем кофе, который подает Минни.
— Гертруда ей тоже понравилась, — сообщаю Минни. Разворачиваю листок и цитирую — я записала, чтобы не позабыть: — «Гертруда — это кошмар каждой белой южанки. Просто восхищаюсь ею».
На миг Минни решается взглянуть мне прямо в глаза. Лицо ее смягчается, расплываясь в совершенно детской улыбке.
— Она так сказала? Про меня?
— Она как будто хорошо тебя знает, хоть между вами пятьсот миль, — усмехается Эйбилин.
— Она сказала, книга выйдет не раньше чем через полгода. Где-то в августе.
Эйбилин продолжает улыбаться, нимало не огорчившись услышанным. И я безумно рада. Я понимала, что Эйбилин разволнуется, но боялась, что ее немного разочаруют подробности. Но, глядя на нее сейчас, осознаю, что и сама нисколько не разочарована. Я просто счастлива.
Еще какое-то время мы сидим, болтаем, попивая кофе и чай, потом я бросаю взгляд на часы:
— Ох, я ведь сказала папе, что вернусь через час.
Отец сейчас с мамой. Я пошла на риск и оставила ему домашний номер Эйбилин, на всякий случай, сообщив, что я в гостях у подруги, которую зовут Сара.
Они обе проводили меня до двери — за Минни такого раньше не водилось. Обещаю Эйбилин позвонить сразу же, как только придет письмо с замечаниями от миссис Штайн.
— Итак, через шесть месяцев, считая с сегодняшнего дня, мы наконец узнаем, что с нами случится, — заявляет Минни. — Хорошее, дурное или просто ничего.
— Думаю, просто ничего. Неизвестно, купит ли кто-нибудь нашу книгу.
— А я буду надеяться на хорошее, — говорит Эйбилин.
Решительно скрестив руки на груди, Минни объявляет:
— Тогда я буду ждать неприятностей. Кто-то же должен.
Похоже, Минни не волнует судьба книги. Ее беспокоит, что произойдет, когда женщины Джексона прочтут то, что мы о них написали.
Жара просачивается всюду. Уже неделю сто градусов и влажность девяносто девять процентов. Еще немного — и можно будет плавать. Белье на веревке во дворе не сохнет, входная дверь толком не закрывается: разбухла от сырости. Ну и меренга, понятное дело, не взбивается. Даже шиньон сам собой начал завиваться.